Читаем без скачивания Война Львов[СИ] - Борис Сапожников

Ворота начали открываться без какого-либо предупреждения и от их скрипа и звона поднимаемой решётки, я вздрогнул, повернувшись туда. Порог Академии Гартанг как раз переступали двое конных. Мне сначала показалось, что они — ровесники, но почти сразу я понял, что один старше на несколько лет. Они были похожи друг на друга, как братья и ещё напоминали кого-то, но кого именно я тогда не понял. Старший был среднего роста и полноватого телосложения, явно не привыкший к конной езде и походной жизни. Второй же, выглядевший немного старше своих лет, сидел в седле несколько странно, присмотревшись я понял, что одно плечо у него выше другого, а одна нога — короче второй. Не смотря на это, он легко спрыгнул с коня, придержав его уздцы — жеребец заплясал, нервная оказалась лошадка. А вот его спутник принялся оглядываться, ища глазами слугу, который ему поможет спуститься. Тут же, как из-под земли возник отец Рассел со своей обычной лекцией о взрослой жизни кадета Гартанга.

Тем временем спрыгнувший первым юноша подошёл ко мне и спросил:

— Где стойло, куда бы я мог поставить своего коня?

— Идём, — кивнул я ему. — Я провожу тебя.

Мы зашагали к конюшне и я представился по пути.

— А я Александр Руан, — кивнул он.

Мне стоило больших усилий не оступиться, когда я услышал его имя. Тот самый, младший сын Александра Руана, названный отчего-то его же именем, что считалось очень дурной приметой. Его мать, когда была беременна, вроде бы упала с лошади, однако ребёнок остался жив, вопреки всем Господним законам. Говорят, таким людям предназначена великая судьба.

— Это конюшня? — спросил он, указывая на длинное здание, голос его вывел меня из ступора, в который я загнал себя, услышав имя.

— А-ага, — кивнул я. — Там много свободных стойл.

Мы вместе устроили норовистого жеребца и я проводил Александра — попросил называть его просто Алек — в жилые помещения, попутно показав все достопримечательности Гартанга, как это делал Ольгот сразу после моего прибытия.

— Кто это был с тобой? — спросил я его.

— Филипп, мой брат, — ответил он и в голосе его звучало нечто вроде обиды или даже презрения.

— Он ведь старше тебя, а ведёт себя так будто здесь впервые? — удивился я.

— Он, действительно, тут впервые, — кивнул Алек. — Мать не отпускала нас из Тор-Руана. Она вообще хотела, чтобы я стал монахом, а Филипп не желал быть рыцарем и военным. Ему больше по душе придворная жизнь — балы, пиры и всё в том же духе. Отец с Томасом и Марлоном не любят его за это, почти презирают.

— А ты? — спросил я.

— Мне его жаль, — пожал плечами Алек. — Он — Руан, а это накладывает определённые обязательства и ограничения. От нас ждут чего-то почти сверхъестественного, а Филипп — обычный человек и хочет им оставаться. Он не может выполнить тех требований, что возлагают на него отец и братья. Мне тут легче.

— Как это? — удивился тогда я.

— От меня ничего никогда не ждут, — с горечью произнёс он.

Глава 2

Обучение в Гартанге было совсем не то, чему учили меня старина Джек и Грегори. Первым делом мы поднимались засветло, чтобы вычистить и накормить коней, после почти до полудня наставник по физическим упражнениям — мастер Вигго, могучий потомок северян-завоевателей, пришедших из той земли, где сейчас расположено королевство Эребре; затем он же вместе с Йеном Хольмом — своим соотечественником, уроженцем вечно мятежных провинций, тренировали нас с мечом и секирой в пешем бою и, окончательно вымотанные, мы под вечер попадали в руки Марка Аттрея — едва ли ни единственного дворянина из наставников Гартанга, он обучал нас конной езде и конному же бою. И так каждый день кроме понедельника и среды, когда за нас принимались учителя истории, письма, географии, изящного слова и манер et cetera, et cetera…

Вскоре я стал замечать, что Александр Руан встаёт на полчаса раньше всех и я ни разу не видел его в общей умывальной по утрам, всегда встречая его в конюшне, где он драил скребком своего норовистого воронка. И вот, в одну такую встречу, я в открытую спросил его:

— Где ты проводишь все утра?

— Не смотря на форму, сшитую по заказу, ты, думаю, видишь, каков я из себя. — Его движения стали несколько более резкими, выдавая его волнение.

Действительно, Алеку единственному из всех кадетов форму шили по индивидуальному заказу, причём инициатива исходила не от него или его отца, а, к всеобщему удивлению, от Джозеффа Рассела. Клирик в ультимативной форме заявил, что все кадеты должны быть одинаковы, как пред лицом Господа, не смотря ни на какие физические особенности.

— Так вот, — продолжал Алек, — я с давних пор, как говорит Генри, извожу себя физическими упражнениями. Но для этого здесь времени не предусмотрено, так что я встаю на полчаса раньше, чтобы заниматься.

— Тебе не хватает обычных наших занятий? — удивился я, натягивая на морду своего коня торбу с овсом.

— Они не помогут мне выпрямить спину, — отрезал он глухим голосом, от которого у меня пропало всякое желание задавать ещё вопросы на эту тему.

Вскоре стало видно, что Алек проявляет в несколько раз больше рвения к учёбе и тренировкам, нежели все мы — каюсь, и я тоже, — а уж о его братце лучше молчать. Филипп Руанский был заносчив, горд (от слова "гордыня") и бесконечно ленив. Не раз его вызывал к себе отец Рассел для приватной беседы, но, в отличии от остальных несчастных, третий сын Золотого льва не проявил ни на йоту больше желания учиться. Ходили слухи, что ректор Гартанга сэр Самуэль Вудвил уже составил письмо к наследнику престола с сообщением, что Филипп непригоден к обучению и просьбой забрать его домой, как вежливо называлось отчисление из академии.

Мы же с Алеком постепенно начинали проникаться друг к другу подлинным уважением, там началась наша дружба, продлившаяся, несмотря ни на что, до самой битвы при Кофорте. Я начал вставать вместе с ним на полчаса раньше и проделывать тот же комплекс воистину изнурительных упражнений, что и он, мы часто оказывались противниками в учебных поединках и изводили себя, до седьмого пота носясь вокруг донжона замка Гартанг или едва не загоняя коней в дикой, неистовой скачке по окрестным полям, пугая селян и ворон, за что получили от Марка Аттрея основательный нагоняй. На следующее утро нас вызвал к себе Джозефф Рассел. Он сидел в жёстком кресле с прямой и высокой спинкой, отдалённо напоминающем трон, а на столе перед ним стояла клетчатая, как килт берландера, доска для игры в шахматы с расставленными на ней красивыми резными фигурками, отчего-то белого и золотого цветов.